Не злословь глухого и перед слепым
не клади ничего, чтобы преткнуться ему…
Ветхий Завет. Третья книга Моисеева.
Левит, гл. 19, ст. 14
Они часто приходят вдвоём на спортивную площадку нашего двора. Два брата. Старший Дима и маленький шестилетний Санька. Одиннадцатилетний Дима не по-детски усаживает Саньку на ближайшую лавочку и бежит играть в футбол. Стоя на воротах или бегая за мячом, он часто бросает заботливый и тревожный взгляд на младшего брата. Санька улыбается во весь рот, болтает весело ногами. Ему хорошо. Солнце дарит Саньке свои поцелуи, ветер нежно ласкает светло-русые волосы на макушке. Дети вокруг бегают, скачут, прыгают. Взрослые быстро проходят по своим всегда важным делам, а Санька рад, всегда рад. Потому что дышит, потому что живёт, может слышать задорное чириканье воробьёв и видеть причудливо искривлённые ветви старых тополей и сидящих на них кумушек-ворон. И над всем этим нескончаемый лазурный океан Неба. Саньке предназначена такая судьба. Он инвалид детства. Что-то случилось с его головным мозгом, он отстаёт в своём развитии. Санька почти не говорит, а то, что пытается произносить, понять почти невозможно. Но улыбка его осмысленна, как будто он пытается общаться с окружающим его жёстким и жестоким миром именно ей. Он улыбается, и его лабродоритовые глаза молвят: «Да, я такой! Я радуюсь миру! Принимайте меня таким! Любите меня таким!» Он пытается привлечь к себе внимание и громко кричит от избытка через край рвущихся чувств. Что очень нервирует и раздражает мам, прогуливающихся рядом со своими маленькими детьми. Слышится шипяще-недоброе: «Ну надо же, что за мать. Ведь он же совсем идиот. Неужели нельзя было сдать в интернат?» При этом они затягивают сигареты, выдыхая зловонный воздух почти в личики своим чадам. А Санька улыбается и кивает головой, ведь он не понимает, о чём они судачат, безгранично рад хоть такому вниманию. Дима выбегает со спортивной площадки и пересаживает Саньку на другую лавочку.
А я в своём воображении низко кланяюсь Санькиной маме (хотя не знаю её) за то, что не бросила сынишку в холодные государственные руки, за то, что Санька знает запах своего дома и вкус пирогов, испечённых мамиными руками. Я для таких матерей придумал бы медаль «За материнское мужество». Старший брат защищает Саньку от более омерзительной злобы и неприязни - детской. В шестилетнего мальчика плевками летят слова: «Опять пришёл урод! Уходи отсюда, придурок!» При этом обязательно толкают, щипают. Будто получают наслаждение, причиняя боль. Неужели вам, сильным и здоровым, «благополучным» и закормленным сложно понять, что не вина эта Санькина, неужели вас не учили не обижать слабых, а тем более глумиться над ними. Ведь и вы, дорогие мои ровесники, не защищены от Господина Рока, который может превратить вашу красоту в безобразность, силу - в немощность, наглую улыбку - в заискивающий взгляд. И что тогда? Есть истина, закон, формула бытия: не поступай с другими так, как не хочешь, что бы поступали с тобой!
Наверное, не просто так приходят в мир такие Саньки. Их посылают специально для нас, более сильных, умных, красивых, чтобы они служили зеркалами для наших сердец, наших поступков. И нельзя отвернуться, просто надо помогать, чем можешь. Ласково поговорить, посидеть рядом, погладить по голове, рассказать добрую сказку.
А ещё я проникся глубоким уважением к Диме. В его недетском лице столько мужественности и воли, и огромная преданность и любовь к своему необычному брату. Я восхищаюсь его великим смирением и ответственностью за Саньку. И он не боится и не стыдится её.
Смеркается. Спортивная площадка пустеет. Дима осторожно берёт за руку Саньку, и они медленно бредут домой. Я заметил, что Санька любит надувать воздушные шарики, завтра постараюсь подарить ему огромный синий шар.
